ПУТЬ К ВОЗВЫШЕННОМУ
Александр Андреевич Иванов

(окончание главы) 

А. Иванов. Голова Христа. 1840-е гг.Завершив академический курс обучения, Иванов остро осознал, насколько недостаточно его общее образование. Торопливо, усердно, настойчиво он занимается расширением кругозора — прежде всего читает. Юношеские дневники и тетради Александра полны выписками из многочисленных источников. В его семье книга немецкого историка искусства Винкельмана «История искусства» была настольной. Он вни­мательно следил за статьями в «Журнале изящных искусств». Позна­комился с «Историей древней литературы» Фр. Шлегеля. Увлекся древнегреческими трагиками. Вместе с отцом основательно изучает сочинение итальянца Франческо Милиция «Об искусстве смотреть на художество», представляющее собой кодекс эстетики классицизма — художественного направления, опирающегося как на высший образен на великое наследие античного искусства.

Очень показательны записные книжки Александра, в которых можно прочитать: «Тогда искусство совершенно, когда оно кажется природою, и, обратно, природа  счастлива, когда в ней скрывается искусство»; «Не иначе как посредством терпеливого труда можно создать произведение совершенное».

Глубокое восхищение он испытывал, знакомясь с гравюрами, копи­рующими картины Леонардо да Винчи, Рафаэля, Тициана, Пуссена. Признавал, что эти художники «не в пример глубже, внимательнее и благороднее занимались искусством живописи, нежели все сии нарядные мастера нашего времени». Он соглашался со словами Рафаэля, при­веденными в книге немецкого писателя XVIII века Ваккенродера «Об ис­кусстве и художниках», о том, как полезно молодому художнику учиться у великих мастеров и как важно найти свой «род живописи», которому научиться невозможно. Там же его внимание привлекли выдержки из «Трактата о живописи» Леонардо, в частности советы художнику быть всеобъемлющим и представлять предметы «не по принятому общему способу, но по собственным врожденным свойствам каждого из них».

Он выписывает из книги Ваккенродера слова о Дюрере: «Важность, прямота и сила характера немецкого верно и ясно отпечатлены не только в образовании лиц и во всей наружности картин сего художника, но и в самом их духе». И от себя добавляет: «Дюрер художник истинно народный».

А. Иванов. Явление Мессии (Явление Христа народу) Малый вариант. 1836 -1855Иванова больше всего влечет в искусстве высокое, героическое. Об том можно судить по записям: «Высоким вообще называют все, возвы­шающее нас превыше того, что мы были, и в то же время заставляющее нас чувствовать сие возвышенное»... «Чтобы зритель, взирая на картину, преисполнился сам высокости или чтобы она породила в нем высокие чувства».

Созвучие своим стремлениям к возвышенному он нашел в творчестве поэтов-декабристов. Например, внимательно изучил опубликованную в 1825 году статью К. Рылеева «Несколько мыслей о поэзии» и выписал в тетрадь из нее немало цитат. Ему был понятен и близок призыв осу­ществить в искусстве «идеалы высоких чувств, мыслей и вечных истин», произвел впечатление призыв Рылеева — при всем признании древних авторов не подражать им рабски и не накладывать на себя узду аристотелевых правил, не оправданных теми условиями, в которых творит современный поэт.

В те годы Иванов задумывает ряд патриотических картин на темы из русской истории, связанные с именами Святослава, Пожарского и других выдающихся личностей.

В 1827 году Общество поощрения художников приняло решение о посылке Иванова пенсионером в Италию, но его выезд туда задержался на несколько лет. По дороге в Рим художник остановился в Дрездене. Здесь, в Королевском музее, его покорила «Сикстинская Мадонна» Ра­фаэля, хорошо знакомая по гравюрам и описаниям очевидцев. Он был счастлив видеть собственными глазами это рукотворное чудо, произве­дение без преувеличения совершенное, в котором соединились спокойствие  и движение, величие и доступность, сила и женственность.

Венецианский эскиз к "Явлению Месии". Конец 1830-х гг.Пораженный благородством, простотой, безупречным исполнением картины, Иванов скопировал итальянским карандашом ее фрагмент. Эта неоконченная копия никогда не покидала мастерской Иванова, постоянно напоминая о совершенстве, к которому художнику надо стремиться.

Во Флоренции Иванов внимательно осмотрел галерею Пицци, где собраны первоклассные произведения итальянской живописи. Прежде всего его привлекли полотна Рафаэля, Леонардо да Винчи, фра Бар-толомео, Андреа дель Сарто, Джулио Романо. В кабинете рисунка Иванова восхитили своей законченностью листы Леонардо, потому что в них есть «жизнь, какую художник в первом чувстве изливает с натуры в свое произведение».

Долгие часы Александр проводил в зале античных мраморов, многие , из которых он рисовал в слепках. Но разве слепки могут передать совершенство подлинника!? Его потрясла Венера Медицейская: «Я забыл, что это произведение руки человеческой, забыл и восхищался и целым и частями». Тогда ему казалось, что нет в мире
ничего прекраснее этого мрамора и каждый входящий в зал посетитель «взорами приносит жертву богине красоты».

В 1831 году Иванов, наконец, приезжает в Рим, где ему суждено было прожить долгих двадцать семь лет.

А. Иванов. Голова дрожащего. 1830 - 1840-е гг.Казалось бы, состоявшись как художник, он мог спокойно, не спеша, подобно большинству пенсионеров академии, заниматься своим делом, перемежая его с увеселениями. Но это был человек поистине беспре­дельного трудолюбия, одержимый жаждой  самосовершенствования, ненасытным стремлением к знаниям, к овладению вершинами профес­сионального мастерства, с тем чтобы приобретенное затем отдать людям. Не просто приобретенное — преломленное, пропущенное через ум, сердце, душу. 

Иванов продолжает учиться. Большую роль в этом сыграли письма отца, который проявляет в них тонкое понимание искусства как великого труда, подвига.

Событием для художника было знакомство с Зинаидой Волконской — обаятельной, образованной, одаренной женщиной. Она писала стихи, прекрасно пела, тонко понимала искусство. В ее римском доме собира­лись русские люди, оказавшиеся на чужбине. По вечерам музицировали, исполняли народные песни, ставили пьесы отечественных драматургов. И Иванова привлекла царившая здесь атмосфера любви к искусству и просвещению и, конечно, богатая библиотека.

В доме Волконской художник встретился с молодым литератором Николаем Михайловичем Рожалиным, который ввел его в мир неведомых дотоле философских и художественных идей. Иванов признавался своему юному другу: «Отцу моему я обязан жизнью и искусством, которое внушено мне как ремесло, Вам я обязан понятием о жизни и об отношении искусства моего к источнику его — душе».

А. Иванов Портрет неизвестной. Ок. 1833 г.Беседы и споры с Рожалиным об искусстве помогли Иванову осознать свое призвание. Он пришел к убеждению, что живопись, как и поэзия, «относится к умственной части», что все виды искусства едины внутренне родственны музыке. Картина «Аполлон, Кипарис и Гиацинт» (1831 —1834) была задумана под влиянием этого незаурядного человека.

Прожив безвыездно четыре года в Риме, Иванов отправляется в путешествие по Северной Италии, а затем на протяжении десяти лет изучает памятники искусства в различных городах, руководствуясь путеводителем и книгой Ланци «История живописи». Он был в восторге от венецианских мастеров — создателей красочных, жизнерадостных, полнокровных произведений. Его покорил Тициан, о картине которого «Вознесение Марии» говорил, что она «похищена с неба» и что перед ней готов был на мгновение «почувствовать себя выше всего на свете».

В Падуе, в Капелле дель Арена, Иванов увидел фрески Джотто, стиль которого назвал «простым», отметил его «наблюдение натуры в сочинении и выражении фигур», «новость и непринужденность мотивов». И особенно — его человечность. Фреска «Явление Христа Марии» навела на мысль воспользоваться мотивами Джотто в соб­ственном творчестве.

В Милане художник долго простоял в трапезной монастыря Санта-Мария делле Грацие — перед стеной с остатками «Тайной вечери», знаменитой фрески Леонардо да Винчи. В своем дневнике он записал: «Тихая минута представлена в ней художником отраженной и различных по выражению лицах апостолов».

Больше всего в старой итальянской живописи Иванов ценил прав­дивость воплощения человеческих характеров.

Особенно внимательно присматривался к рисунку, расположению  фигур, цветовой гармонии, понимание которой всячески стремился развить. 

Одни впечатления художник записывает в путевом дневнике, другие передает посредством зарисовок с картин и фресок великих мастеров. Многое крепко отложилось в сознании и спустя долгое время проявилось в его собственном творчестве.

А. Иванов. Голова Марии Магдалины. Этюд. Начало 1830-х гг.Иванов стремился защитить добрую славу русского имени, отож­дествляя собственную судьбу с судьбой всей отечественной художествен­ной культуры. Он писал: «В нашем холодном к изящному веке я нигде не встречаю столь много души и ума в художественных произведениях. Не говоря о немцах, но сами итальянцы не могут сравниваться с нами ни в рисовании, ни в сочинении, ни даже в красках. Они отцвели, находясь между превосходными творениями своих предшественников. Мы предшественников не имеем. Мы только что сами начали — и с успехом... Мне кажется, нам суждено ступить еще далее».

Иванов испытывал благоговение к старшему из живших тогда в Риме русских художников О. А. Кипренскому, восхищался ярким артистизмом К.П. Брюллова, с большим уважением относился к Ф.А. Бруни. Застал первые успехи в Италии И. К. Айвазовского, о котором писал: «Гайвазовский работает тоже скоро, но хорошо — он исключительно занимается морскими видами». «Гайвазовский—человек с талантом. Его «День Неаполя» заслужил общее одобрение в Риме — воду никто здесь так хорошо не пишет». Важным событием было сближение с И. В. Гоголем, долгие беседы и переписка с ним.

Иванова отличали неистребимая любознательность, интерес к быту, обычаям, обрядам, праздникам итальянского народа. Недаром он создал такое множество жанровых  акварелей и карандашных зарисовок с натуры.

В двадцать шесть лет художник задумал «Явление Мессии». Писал картину, как известно, два десятилетия — с предельным напряжением творческих сил, выполняя без устали этюды с натуры. «Без этюдов никак нельзя»,— часто повторял он. Уже в 1839 году написал их двести двадцать три. Позже было уже около трехсот, а в течение последующего десятилетия общее количество этюдов достигло шестисот. Многие; из них представляют огромную ценность как самостоятельные произведения.

Не будем анализировать «Явление Мессии», или, как полотно часто называют, «Явление Христа народу». Приведем лишь две цитаты — искусствоведа и художника.

А. Иванов. Храм Весты в Риме. Конец 1830 -х гг.Блестящий  знаток мирового искусства академик М. В. Алпатов писал: «Правду картины Иванова нельзя сводить к тому, что в ней верно воспроизведены и типы и нравы еврейского народа начала нашей эры. В картине отражена правда человеческих мыслей, чувств и влечений, которыми жило русское общество второй четверти XIX века. Хотя Иванов безвыездно трудился в Италии, хотя перед его мольбертом сидели римские евреи, хотя читал он в те годы преимущественно священные книги и изучал археологические издания, он всегда был полон мыслями и чувствами, которые волновали русских людей. Он и на чужбине не переставал себя чувствовать русским человеком. Запас тех знаний, того опыта и тех нравственных представлений, который он из Петербурга вывез в Италию, в нем никогда не иссякал. Недаром он и за рубежом общался с русскими, поддерживал переписку с родными, жил интересами
родного народа».

В. И. Иванов прекрасно развивает вышесказанное: «Полотно Иванова — монументальное произведение и не только своими размерами, формой художественного выражения, а, главное, глубиной замысла, обра­щенностью к людям, к самым важным вопросам жизни человека. Эта глубина замысла заставила Иванова в процессе работы решать слож­нейшие философские, нравственные и художественные задачи. Замысел толкал все глубже к постижению натуры, проблем живописи и формы, еще не решавшихся в искусстве. И чтобы их решить, появлялись гениальные пейзажи Иванова, фигурные этюды, и они становились вечными художественными ценностями.

В своих пейзажах Иванов решал задачи передачи света, воздуха, цвета, к которым только еще подходила мировая живопись. Они полны высокой поэзии, гармонии и человечности. Это изображения природы, где в каждом кусочке есть чувство всей планеты, но в них нет космического холода. Они полны жизни».

А. Иванов. Вид на Понте Молле близ Рима. Конец 1839-х гг.

Чуждый самодовольства, художник всегда был убежден, что еще далек от высшего совершенства. «Я не могу быть без дела, я умираю без дела!» — так восклицает в одном из писем этот великий труженик, сыгравший огромную роль в становлении русской реалистической школы живописи.

***

Четыре великих художника, о которых шла речь, жили в разных странах и разных эпохах. Не будем сравнивать их между собой по степени гениальности и вклада в мировое искусство—это было бы долгим и неблагодарным занятием. А вот найти общее в их творческой биографии не так уж трудно.

С малых лет они тянулись к великому, общечеловеческому. Стремились постичь законы жизни, глубины людских характеров, воспеть красоту, прежде всего — красоту духа. Понимали, что осуществить это можно лишь при условии глубоких и разносторонних знаний в сочетании с высочайшим мастерством. Поэтому упорно овладевали школой рисунка и  живописи. И школа эта была длиной в целую жизнь...

 1    2

к содержанию