Глава V
ОДЕРЖИМЫЙ ТВОРЧЕСТВОМ
Илья Ефимович Репин
6 ноября 1757 года последовал указ правительствующего Сената об учреждении в России Академии «трех знатнейших художеств» — живописи, скульптуры и архитектуры. За два с лишним века академия пережила времена упадка, реорганизаций и период расцвета, каким можно назвать первое столетие ее существования. Но как бы ни были трудны времена, академия всегда сохраняла положение уникальной в своем роде художественной школы и непрестанно боролась за высокое профессиональное мастерство.
Ставшая с первых лет своего существования центром культурной жизни страны, первой и долгое время единственной школой мастеров изобразительного искусства, Российская Академия подготовила выдающихся архитекторов: В.И. Баженова, А.Д. Захарова, И.Е. Старова, скульпторов Ф.И. Шубина, И.П. Мартоса, М.И. Козловского, живописцев А.П. Лосенко, О.А. Кипренского, С.Ф. Щедрина, К. П. Брюллова, А.А. Иванова, И.Е. Репина, В.И. Сурикова, В.М. Васнецова, В.А. Серова, М.А. Врубеля...
К середине XIX века борьба передовых художников с официальным придворным искусством обострилась. Они протестовали против рутинной системы академии с ее омертвевшими канонами, приверженностью к далеким от жизни темам. В итоге произошло событие, вошедшее в историю русского искусства как «бунт четырнадцати». В 1863 году сильнейшие ученики решили не участвовать в конкурсе на Большую золотую медаль. Причина — отказ Совета академии предоставить им право свободного выбора темы.
Оставив академию, «протестанты» во главе с И. Н. Крамским организовали сначала Артель художников, а после того как в 1870 году она распалась, стали ядром Товарищества передвижных художественных выставок. «Выход четырнадцати» значительно подорвал авторитет академии. В то же время ее серьезным конкурентом становится более демократичное Московское училище живописи, ваяния и зодчества, в котором обучались такие выдающиеся художники, как А.К. Саврасов, И.И. Шишкин, В.Г. Перов, Н.В. Неврев, И.И. Левитан, К.А. Коровин. В течение многих десятилетий Петербургская Академия и Московское училище были крупнейшими художественными центрами России. Два выпускника академии, чье творчество явилось вершиной развития реалистического искусства 70—80-х годов XIX столетия,— И.Е. Репин и В.И. Суриков — стали мастерами мирового масштаба.
Редкому человеку, даже если он совсем далек от искусства, не известно имя Репина. Сразу же вспоминаются «Бурлаки на Волге», «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», «Иван Грозный и сын его Иван»...
Репин обладал исключительным даром живописца и рисовальщика. Многофигурные полотна художника удивительно жизненны, естественны, их композиция решена неожиданно, смело и в то же время очень точно, взвешенно. Эта взвешенность, продуманность в глаза не бросаются, но становятся тем очевиднее, чем внимательней анализируешь картины. Существуют целые исследования, посвященные анализу композиций таких произведений Репина, как «Не ждали», «Крестный ход в Курской губернии», «Торжественное заседание Государственного Совета».
Среди огромного числа репинских работ — произведения на бытовые, исторические и сказочные темы, портреты, пейзажи, натюрморты, виртуозно исполненные рисунки и акварели. Он умел передать тончайшие душевные переживания, суть характеров, драматизм их столкновений. Психолог, тонкий задушевный лирик, резкий обличитель любых форм несправедливости и в первую очередь деспотизма, Репин остро реагировал на явления и события своего времени. Широта творческих интересов, сила художественного обобщения, редкое мастерство
позволили ему представить разные грани современной жизни в их органическом единстве. В своем творчестве художнику удалось сконцентрировать все основные достижения русского искусства того периода.
Репин родился в 1844 году на Украине, в Чугуеве, в семье военного поселенца. О своем детстве и юности Илья Ефимович рассказывает в книге «Далекое близкое», написанной талантливо, образно, превосходным языком. Главу X этой книги он назвал «Ростки искусства». Художник вспоминал, как в детстве увлекся связыванием из палок, тряпок и дощечек коня, которому сделал из обрезков меха уши и гриву. На нем можно было сидеть верхом.
Он все хотел смастерить лошадку, похожую на живую. Выпросил у матери кусок воска и вылепил лошадиную головку, сделав тонкой палочкой уши, ноздри и глаза. Затем мальчик освоил вырезание животных из бумаги, наловчился это делать быстро, начиная с копыта задней ноги.
Двоюродный брат познакомил Илюшу с акварельными красками, сразу же завладевшими всем существом будущего художника: он изображал кусты, темную зелень роз и цветы на ней. Потом занялся писанками к великому дню — Светлому Воскресенью, первому дню Пасхи. Тонкой кисточкой расцвечивал куриные и утиные яйца.
«Я отводил душу в рисовании, и однажды вечером, когда маменьки не было дома, я попросил Доняшку посидеть мне смирно. При сальной тусклой свече лицо ее, рыжее от веснушек, освещалось хорошо; только фитиль постоянно нагорал, и делалось темнее. А свеча становилась ниже, и тени менялись. Доняшка сначала снимала пальцами нагар, но скоро ее стал разбирать такой сон, что она клевала носом и никак не могла открыть глаз, так они слипались.
Однако портрет вышел очень похожий, и, когда вернулись маменька с Устей, они много смеялись. У Доняшки даже руки были в веснушках, а волосы вились рыжими завитками».
В школе Илюша учился хорошо: читал и писал лучше других, все схватывал быстро. И с арифметикой ладил. Начал ходить в корпус топографов.
«Итак, уже после долгих ожиданий и мечтаний я попал, наконец, в самое желанное место обучения, где рисуют акварелью и чертят тушью,— в корпус топографов; там большие залы заставлены длинными широкими столами, на столах к большим доскам были прилеплены географические карты, главным образом частей украинского военного поселения; белые тарелки с натертою на них тушью, стаканы с водою, где купаются кисти от акварельных красок, огромные кисти... А какие краски! Чудо, чудо! У меня глаза разбегались».
Чугуев славился своими иконописными мастерами, позолотчиками, резчиками, столярами. Двенадцати-тринадцатилетним мальчиком Репин копировал иконы, двумя годами позже сделался самостоятельным мастером, да таким, что за ним приезжали подрядчики за 100—200 верст.
«В Осиновке у нас великолепно расписана церковь огромными картинами. Все это — копии с фресок Исаакиевского собора, исполненные очень талантливыми местными живописцами; Триказов, Крайненко, Шаманов и особенно молодой Персанов были знаменитые живописцы, и картины их работы до сих пор заставляют меня удивляться, как свежа, жизненна и светла даже и посейчас остается эта незаурядная живопись!.. У нас есть что посмотреть, и маменька не раз журила меня: «Ну что это за срам, я со стыда сгорела в церкви: все люди как люди, стоят молятся, а ты как дурак разинул рот, поворачиваешься даже к иконостасу задом и все зеваешь по стенам на большие картины».
Названных Репиным живописцев можно отнести к его чугуевским учителям, равно как и И. М. Бунакова, церковного живописца и портретиста. Наибольшее влияние оказал Леонтий Иванович Персанов, вольно- приходящий ученик Академии художеств. Ему было суждено прожить всего двадцать семь лет. В своей
книге Илья Ефимович посвятил этому великолепному колористу много восторженных строк.
В 1863 году Репин приехал в Петербург — сдавать экзамены в Академию художеств.
«- Так вот она! Это уже не сон: вот и Нева и Николаевский мост... Мною овладело восторженное забытье, и я долго стоял у сфинксов и смотрел на двери Академии, не выйдет ли оттуда художник — мое божество, мой идеал».
Сначала он поступает в рисовальную школу.
«И вот я в рисовальной школе. Я рисую отформованный с натуры лист лопуха. У нас два учителя — Церм и Жуковский. Несколько рисунков Церма висят на стенах как оригиналы для подражания. Они нарисованы с таким совершенством великолепной техники и чистоты отделки, что на них всегда глазеют ученики; не оторвать глаз — дивная работа. Нигде не притерто — так чисто рассыпаются красивые штрихи, такая сила в темных местах... Неужели это простыми руками на бумаге человек мог сделать! Какая чистота!!!
...Но что делать: понемногу я с полным самозабвением увлекаюсь своим лопухом и как попало затираю и штрихую своими грязными пятнами, добиваясь форм гипса.
Между учениками только один маленький кругленький Суханов хорошо тушует... как начнет карандашом — коротенькими штрихами, так и лепит, так и лепит; вокруг него куча зевак — очень занятно глядеть.
Ко мне подходит учитель Рудольф Жуковский.
— А вы где учились? — спрашивает меня.
— Я в Чугуеве,— отвечаю я,— только рисую вот так на бумаге я в первый раз в жизни. Мы там все больше иконы писали, образа; рисовали только контуры с эстампов.
Через некоторое время он еще раз подошел ко мне вдвоем с Цермом.
— Да,— говорит Церм,— сейчас видно, что он писал уже масляными красками; трудно ему будет овладеть красивым штрихом, грязно и бестолково тушует».
В итоге репинский рисунок получил самую высшую оценку — первый номер.
«Действительно, я едва верил глазам: на моем лопухе был энергический росчерк «Рудольф Жуковский» и стояла черта первого номера, придавленного так энергично, что видно было, как французский карандаш сломался и сделал точку с отпрыском вверх.
Я как на крыльях летел к себе; мне так хотелось рассказать поскорей моему другу архитектору, хозяину квартиры, о своем неожиданном успехе в рисовальной школе...
— Да я ведь к вам летел похвастать: я получил первый номер и нахожусь в недоумении. Надеюсь, вы, как художник, объясните мне истину...
— А! Ну, ну... Покажите, покажите.
— Да вот: рисунки грязные, затертые, тушевать я еще не научился, и меня совсем озадачил этот
первый номер.
— Кх-хе, постойте, постойте. Видите, все это своеобразно и рельефно; а главное, я бы, с нашей
архитекторской точки зрения, сказал бы: материал есть. У вас удивительно чувствуется гипс; ну и нарисовано верно и с чувством».
Репин поступает вольнослушателем в Академию художеств.
«— Ах, вы опять? — сказал мне с кислой досадой Ф. Ф. Львов (конференц-секретарь академии.— А. А.), когда я пришел заявить, что выдержал академический экзамен и что генерал Прянишников обещал заплатить за меня академическую плату.— Да, плата внесена; да ведь я для вашей же пользы советовал вам хорошенько подготовиться в рисовальной школе. Увидите, забьют вас на сотых номерах.
Но я был в величайшем восторге и в необыкновенном подъеме. Должен признаться: самую большую радость доставляла мне мысль, что я могу посещать и научные лекции настоящих профессоров и буду вправе учиться всем наукам».
1 2